Картины мрака не стираются из памяти…

Начиная рассказ о человеке, ребёнком прошедшем фашистские концлагеря, не могу назвать дату его рождения. Не потому, что не спросила, а потому, что он сам её не знает. В паспорте стоит условная цифра - 2 июля 1933 года. Так вот получилось.

…Украина. Город Сталино (до революции - п. Юзовка, сегодня - г. Донецк). 1941 год, первые месяцы войны. Советские войска, отходя, в спешке жгли поля с хлебами. Фашистская оккупация с 21 октября 41-го и голод заставляли местное население обменивать на продукты одежду, предметы быта. Впервые жители города увидели на виселицах людей, оказавших сопротивление немецким оккупантам.

Отца мальчик не помнил. Мама работала на шахте от темна до темна, поэтому новый учебный год он жил у тёти, которая выделила Илье в доме уголок за занавеской. На целый день он получал сухарь и комочек сахара-рафинада. Общаться с ровесниками было нельзя, друзей у мальчика не было. А летом Илюша возвращался домой.

В тот роковой день осени 1941 года мать послала Илюшу Войновского, уже окончившего первый класс, на рынок выменять кое-какую одежонку на хлеб. Облава немецких солдат и местных полицаев началась, как всегда, неожиданно. Вылавливали детей с пяти лет и молодых людей для работы в Германии. Мальчик попал в плен и оказался в товарном вагоне, битком набитым взрослыми пленными. Негде было ни лежать, ни сидеть. Многие в дороге умирали. В первый раз всех высадили в Польше, на распределительном пункте. Поселили в бараках. Илья попал на склад, где готовились продовольственные посылки в Германию. Его определили на фасовку сахарного песка. Мальчики постарше научили красть сахар, чтобы не умереть от голода. Снизу штаны туго завязывались, в карманах делались дырки, куда и ссыпали тайком сахар. В бараке штаны вытряхивались. За этим немудрёным занятием и застал Илью надзиратель.

Вспоминая тот эпизод, Илья Григорьевич отметил, что надзиратели-немцы не были так жестоки, как надзиратели и полицаи из жителей местных оккупированных территорий. Надзиратель, высокий и крепкий мужчина, поднял ребёнка за ноги вниз головой и долго тряс. Какие-то крохи сахара высыпались на земляной пол. Но на этом экзекуция не закончилась. Он подвёл мальчика к большой хлеборезке и отрезал часть пальца на его левой руке (Илья Григорьевич показывает мне пальцы рук, где один палец искалечен).

«Незадолго до подъёма надзиратели обходили бараки и хватали попавшихся на глаза детей. Сонных, ничего со сна не понимающих, нас гнали в лагерный лазарет и без объяснений клали на кушетки, делали забор крови неограниченно, пока ребёнок жив. Тут же нас выталкивали, не то сонных, не то в полубессознательном состоянии. Первый раз я не понял, что со мной делают. Думал, что просто укол. В глазах темно, какие-то круги, всё плывёт, качается. Нет сил, чтобы встать, идти. Качаясь, медленно добирались до барака, падали, долго спали. Кто-то уже не вставал. Бывали случаи, что у одного и того же ребёнка кровь брали два дня подряд. Никто не фиксировал ни фамилий, ни дозы, ни дат забора крови. Такой ребёнок на второй день с кушетки уже не вставал - хлипенькое тело грузили на тележку для перевозки трупов и сваливали в общие кучи мертвецов», - делится воспоминаниями из детства бывший узник фашистского концлагеря И. Г. Войновский.

Вся жизнь у Ильи Григорьевича складывалась ступенями. В первый раз попав в фашистский концентрационный лагерь, Илья, будучи маленького росточка и болезненно худой, с большими живыми глазами и неуёмным характером, привлёк внимание узницы, говорившей на немецком языке. Имени её не помнит, но знает, что она как-то была связана с немецкой охраной лагеря. Именно эта женщина по каким-то неведомым причинам обратила внимание на мальчика и как могла, ограждала его от опасности, объявив его своим сыном. То чуточку подкормит, то предупредит об облаве, то одежонку подлатает, а то просто прижмёт к себе и со слезами скажет Илье что-то на непонятном немецком языке.

Через несколько месяцев Илья стал понимать немного польскую, немецкую, французскую речь. И однажды женщина, приветившая Илью, сказала: «Меня переводят из лагеря, я сказала, что ты мой сын и договорилась взять тебя с собой. Здесь ты не выживешь». Поселились они в польском городке Освенцим, рядом с комплексом лагерей «Аушвиц-Биркенау», в небольшом доме. Но однажды женщина ушла и не вернулась. Голод и страх заставили мальчика выйти из дома. В итоге - опять концлагерь, забор крови, побои, постоянное чувство голода, запах сожжённых человеческих тел… Надо отметить, что печи крематория работали круглосуточно, не успевая сжигать трупы. Пепел вывозили на поля как удобрение. Из человеческих трупов делали мыло, из кожи - галантерейные изделия, перерабатывали волосы… Илья Григорьевич вспоминает такой случай: увидела как-то немка, работник концлагеря, у узника на спине татуировку с профилями Ленина и Сталина. Потребовала сделать из кожи мужчины себе портмоне. Безусловно, немецкая фрау получила в подарок «оригинальный кошелёк».

Учёт детей в лагере не вёлся. Они умирали и днём, и ночью. Умирали тихо, незаметно. Кто на кушетке в лагерной больнице, кто ночью в бараке. Рано утром тех, кто не вышел на построение, выносили из бараков и на тележках везли к огромным кучам трупов. Воспользовавшись бесконтрольностью, Илья каждый день делал подкоп под заграждение лагеря. Да большого проёма было и не нужно. Маленькое исхудавшее тельце ребёнка пролезало в небольшую ямку в земле.

Оказавшись на свободе, помнил только голод. Добрался до огородов. Ел всё подряд, не понимая ни вкуса, ни хруста земли на зубах, потеряв чувство опасности. Хозяин огорода поймал мальчика, избил и… привязал. Теперь Илья спал, ел и работал на привязи, под охраной фермера. «Однажды, на какой-то праздник, хозяин пригласил меня в дом и налил тарелку супа. Чувство человеческого достоинства, гордости и, наверное, русский характер, не позволили мне накинуться на еду. Ел не торопясь, на дне тарелки оставил две ложки бульона. На следующий день и в последующем мне фермер недоливал в тарелку именно две ложки», - рассказывает Илья Григорьевич.

Сильный характер, нежелание подчиняться обстоятельствам и опускать руки помогли Илье сбежать от фермера. Сколько и какие концлагеря были потом - и не вспомнить. В 1945 году работал на фабрике «Эрдель» в Германии, жил в подвале. Какая-то немецкая девочка просто так, по душевной доброте, носила немного еды и не велела выходить из подвального помещения. Но простое мальчишеское любопытство, а, может быть, и желание что-то изменить в своей судьбе, предпринять конкретные действия, заставили мальчика выйти из подвала. А тут воздушная тревога, обстрел. Забежал в ближайшее бомбоубежище. Но взрывной волной завалило вход, и кто-то крикнул, что надо срочно выбираться через трещину в стене, иначе завалит всех. Успели выскочить только несколько человек, в том числе и Илья. Он даже не успел подумать и принять решение, просто подчинился приказу. И именно это спасло ему жизнь. В следующую минуту потолок и стены убежища обвалились. Бомбёжка, обстрел, на улицах раненые и убитые. До сих пор Илье Григорьевичу снится окровавленное тело женщины без ноги, кричащей от боли и зовущей на помощь.

Не понимая происходящего, добрёл до своего подвала. После целого дня бомбёжек - вдруг, оглушающая тишина. Выбежал из укрытия и увидел на улице города танк с белой звездой. Просто оцепенел. Вылез танкист и заговорил с ребёнком на английском языке. Илья не понимал. Тогда солдат стал говорить по-немецки. А Илья впился глазами в орден Красного Знамени на груди танкиста и не мог поверить увиденному. Говорить Илья не мог, глаза были прикованы к груди танкиста с орденом. «Ты русский? Я не могу сейчас забрать тебя, подожди до вечера здесь, я за тобой обязательно приеду», - кричал танкист через грохот танкового двигателя. Но не суждено было той встрече состояться.

После очередной облавы мальчика определили в тот же лагерь, где он уже был. Но режим теперь был не фашистский. Всех советских граждан по решению Ялтинской конференции союзники обязаны были передать без учёта их желания властям СССР. Лагерь располагался на оккупационной территории американцев. Кормили, конечно, лучше и обращение с пленными было человеческое. Здесь сортировали всех по гражданству. Были русские, румыны, англичане, поляки, французы... Пленными, уроженцами СССР, занимались советские представители. Устанавливали личность и причины нахождения на территории Германии.

На Украину везли на машинах и эшелонами. Илья всё время улыбался - скоро встреча с родными местами, домом, родственниками. На очередной стоянке, впервые за долгие годы плена, искупался в реке. Название у реки запоминающееся - Буг. И это было уже настоящее детство.

Дома Илью считали погибшим. К тому же, бывших в плену не только военных, но и мирное население, даже детей, угнанных в Германию и репатриированных, считали дезертирами, предателями Родины, врагами народа. Понимая и чувствуя это, Илюша продолжал жить.

Надо было возобновить обучение в школе. Четыре учебных года было пропущено, да и знания первого класса были никакими. Не учитывая этого, тётя отрезала: «Ещё чего - в первый класс! Такая дылда!», определив мальчика в четвёртый класс. Первый диктант поразил и учителя, и самого ученика. Слова в тексте у Ильи были написаны не только по-русски, но и по-немецки, по-польски, по-украински… А ошибок больше, чем слов. С трудом окончил четвёртый класс.

Во время учёбы опять жил у тёти за занавеской. Каждую ночь она будила мальчика по несколько раз. Илья вскакивал и ничего не мог понять: облава, подъём на построение, тревога?.. Женщина объясняла Илье, что он громко кричал во сне на немецком языке, бился и плакал. Но слов ребёнка она не могла понять - не знала немецкого.

Сегодня Илья Григорьевич, являясь отцом и дедушкой, тяжело вспоминает эпизоды своего детства: «Каждую ночь в бараке концлагеря кто-то из детей кричал на родном языке, звал маму и отца. Просыпался со слезами. Взрослые спрашивали: «Что случилось?» ,«А я дома был», - признавался ребёнок».

Но тогда, в тяжёлом послевоенном сорок седьмом, Илье надо было продолжать образование, как-то определяться в жизни. Для начала нужны были документы, а у Ильи, как оказалось, ничего не было. Паспорт ему не дали - ещё мал, а вот со свидетельством о рождении получилась история. Даты своего рождения мальчик не знал, в чём и признался делопроизводителю. Решили так: «Сегодня 2 июля 1947 года, - констатировал чиновник. - На вид тебе 13-14 лет. Давай сделаем тебе день рождения 2 июля, а год поставим 1933?» Илья согласился. Обучение продолжил в вечерней школе, где получил семиклассное образование.

Затем - физкультурный техникум в г. Волгограде, служба в армии, во время которой окончил школу воздушных стрелков-радистов и летал на самолёте «Ил-28», перегоняя самолёты по маршруту Москва - Улан-Удэ - Китай. Вспоминается интересный случай из лётной практики. Из Китая летели на «Ли-2». Впервые он летел над озером Байкал. И тут встаёт командир лётного экипажа, снимает шлемофон и с протянутой рукой идёт по салону. В шлемофон летит вся мелочь из карманов. Затем монеты высыпаются за борт в воды Байкала, а командир говорит: «Байкал-батюшка, прими дань». Как узнал потом Илья Григорьевич, в годы Великой Отечественной войны над озером осуществлялись учебные полёты. Нередко случалось, что звено боевых самолётов попадало в нисходящий воздушный поток, все самолёты падали в воды Байкала. В связи с этим у военных лётчиков и образовалась такая своеобразная традиция…

Случилось так, что судьба Ильи Григорьевича ещё раз «прыгнула ступенькой». Из-за неисправности боевой самолёт пошёл резко на снижение. Стрелку-радисту Войновскому пришлось выброситься из машины. Упал в болото в Новгородской области. И не выжить бы молодому лётчику, да случайно заметил его и спас лесник. Так судьба в который раз увела Илью от смерти. Бывает и так. Шесть лет отдал армейской службе сержант И. Войновский.

Сидит передо мной пожилой человек с добрым и светлым лицом, спокойно рассказывает о своей жизни. Но это внешне. И только влажный взгляд, чуть дрожащий голос выдают волнение, боль и непомерную душевную тяжесть…

Принято считать, что самые светлые воспоминания у человека - из детства. У Ильи Григорьевича Войновского, к сожалению, это не так.

На первом снимке: И. Г. Войновский.